«Почти серьёзно» — автобиографическая книга советского клоуна и актёра Юрия Владимировича Никулина. Впервые она вышла в 1979 году, однако я узнал о ней только в 2016-м. Автор пишет о своём детстве, о Великой Отечественной войне, о том, как не сумел поступить в актёрские вузы и стал клоуном.

Книгу я решил прочесть после того, как друг показал мне отрывок из неё:

«У нас в Токмакове часто собирались мои друзья, приятели отца. И как правило, во время чаепития шел обмен анекдотами. С отцом советовались, как лучше анекдот рассказать, подать. Конечно, анекдот должен быть коротким. Длинные анекдоты слушать скучно. Хотя бывают и среди длинных анекдотов хорошие, если у них конец неожиданный.

В связи с этим мне запомнилась история с анекдотом, завершение которой произошло в Калинине.

Еще учась в девятом классе, я с моим школьным приятелем Шуркой Скалыгой поехал как-то на стадион. Висим мы на подножке (в то время у трамваев не было автоматически открывающихся и закрывающихся дверей), а рядом с нами два парня, с виду студенты. Один из них и говорит другому:
— Слушай, мне вчера рассказали интересный анекдот.
Мы с Шуркой насторожились.
— Один богатый англичанин, — начал рассказывать парень, — любитель птиц, пришел в зоомагазин и просит продать ему самого лучшего попугая. Ему предлагают попугая, который сидит на жердочке, а к его каждой лапке привязано по веревочке. „Попугай стоит десять тысяч, — говорят ему, — но он уникальный: если дернуть за веревочку, привязанную к правой ноге, попугай будет читать стихи Бернса, а если дернуть за левую, — поет псалмы“. „Замечательно, — вскричал англичанин, — я беру его“. Он заплатил деньги, забрал попугая и пошел к выходу. И вдруг вернулся и спрашивает у продавца: „Скажите, пожалуйста, а что будет, если я дерну сразу за обе веревочки?“
И тут парень, который слушал анекдот, вдруг сказал:
— Нам выходить надо.
И они на ходу спрыгнули с трамвая.

Пришел я домой и все рассказал отцу. Целый вечер мы гадали, какая может быть у анекдота концовка. Наверняка что-нибудь неожиданное. Мы перебрали сотни вариантов, но так ничего и не придумали.
Прошло много лет. В годы войны, когда мы стояли в обороне под Ленинградом, как-то один мой товарищ рассказывает в землянке:
— Послушайте, ребята, хороший анекдот. В одном магазине продавали дорогого попугая. У него к каждой лапке привязано по веревочке. Как дернешь за одну, так он частушку поет, как дернешь за другую-начинает материться.
— Ну?! — воскликнул я в нетерпении.
Только солдат хотел продолжить рассказ, как его срочно вызвали к комбату. И он больше в землянку не вернулся. Его отправили выполнять задание, во время которого он получил ранение и попал в госпиталь.

И вот в Калинине во время представления стою я как-то за кулисами рядом с инспектором манежа, и он мне вдруг говорит:
— Знаешь, хороший есть анекдот. О том, как в Америке продавали попугая с двумя веревочками.
— Ну?! — замер я в потрясении.
— Сейчас объявлю номер. Подожди.
Вышел инспектор манежа объявлять номер, и с ним стало плохо, сердечный приступ. Увезли его в больницу.
Я понял, что больше не выдержу, и на следующий день пошел к нему в больницу.
Купил яблок, банку сока. Вхожу в палату, а сам весь в напряжении... Если сейчас упадет потолок и инспектора убьет, я не удивлюсь.
Но потолок не упал. Просто мне медицинская сестра показала на аккуратно застеленную койку и сказала:
— А вашего товарища уже нет...
Ну, думаю, умер. А сестра продолжает:
— Его час назад брат повез в Москву, в больницу.
„Еще не все потеряно, — подумал я. — В конце концов, вернется же он обратно“. Но до конца наших гастролей инспектор так и не вернулся.
Отец был потрясен этой историей.
— Прямо мистика какая, — говорил он, — жуть берет.

Спустя три года я снова попал в Калинин. В цирке инспектором манежа работал другой человек.
— А где прежний инспектор? — сразу же спросил я.
— А он ушел из цирка, — ответили мне. — Работает здесь, в Калинине, на радио.
В первый же свободный день я отправился на местное радио, отыскал комнату, где работал бывший инспектор. Два раза переспросил сотрудников, там ли их начальник (инспектор на радио возглавлял какой-то отдел), и, когда мне сказали, что он сидит на месте, я с трепетом постучался в дверь и вошел в кабинет.
Он сидел за столом и, увидев меня, воскликнул:
— О! Кого я вижу.
Я же про себя говорил: „Тише ты, тише. Не очень радуйся. Сейчас что-нибудь произойдет“.
Проглотив слюну, набрав воздуха, я выпалил:
— Привет! Что было с попугаем, у которого на ногах были привязаны веревочки?
— У какого попугая? — опешил бывший инспектор.
Я напомнил об анекдоте.
— А-а-а... Да-да... Такой анекдот был. Понимаешь, начало я, кажется, помню; продавали попугая в Америке... но вот концовку я забыл.
— Как забыл? — обмер я. — Ну вспомните, вспомните, — умолял я.
Он задумался, потом радостно воскликнул:
— Вспомнил! Сейчас расскажу. Только быстренько схожу к начальнику, подпишу текст передачи.
— Нет! — заорал я. — Сейчас расскажите, я и уйду.
И он рассказал.
Оказывается, когда покупатель спросил продавца, что будет, если дернуть сразу за обе веревочки, то вместо продавца неожиданно ответил сам попугай.
„Дурр-рак! Я же упаду с жердочки...“
Так я наконец узнал концовку анекдота».

В начале каждой главы Юрий Владимирович рассказывает анекдот или забавный случай из жизни. Например:

«Один из артистов Малого театра вернулся с курорта и прямо с поезда решил заехать в театр. Ходит по театру в летней рубахе, веселый, загорелый, пиджак через плечо, чемоданчик в руке. Здоровается со всеми, рассказывает, как отдохнул. Подходит к подмосткам и видит, что свет притушен, а на сцене стоит стол, за которым в боярских костюмах сидят артисты. Так как дело было днем, артист решил, что идет репетиция. Он бодро вышел на сцену, взмахнул рукой и, притопнув при этом ногой, воскликнул:
— Здорово, бояре!
Бояре странно посмотрели на него и ничего не ответили. Скосил он глаза и увидел, что зал полон публики. Оказывается, в тот день устроили шефский спектакль для солдат. Постоял артист секунду и тихо ушел за кулисы. Публика безмолвствовала. Никто ничего не понял. Зато бояре, плача от смеха, стали сползать под стол. Никто дальше играть не смог. Пришлось дать занавес».

Последняя глава посвящена историям о съёмках автора в фильмах. Она особенно интересна:

«Запомнился мне сюжет Никиты Богословского „Охота на оленя“. Лес. Идет крадучись человек с ружьем. Притаился за кустами. Раздвигает кусты, видит, стоит чья-то „Волга“. Человек подходит к машине и, быстро отвинтив с радиатора металлического оленя, убегает».

«Почти серьёзно» написана простым языком. После её прочтения ощущаешь себя побывавшим на юмористическом спиритическом сеансе, где Магистр Сомнительной Магии давал тебе возможность лично выслушать байки клоуна Никулина.

Предыдущие автобиографии
«Война всё спишет» Леонида Рабичева.
«Воспоминания о войне» Николая Никулина.
«Автобиография» Бенджамина Франклина.

Леонид Рабичев — дизайнер, поэт и связист, прошедший через «Великую отечественную». В 2008 году издал книгу мемуаров «Война всё спишет. Воспоминания офицера-связиста 31-й армии». В ней автор рассказывает о своей довоенной жизни и фронтовых годах.

«Принесут ли мои воспоминания кому-то вред или пользу? Что это за двусмысленная вещь — мемуары!»

В книге ярко раскрывается несколько тем, из которых особенно запоминаются рассказы о солдатском быте, любви и жести, которую, вроде как, должна списать война.

«В 1943 году помыслы мои были чисты и дорога в будущее светла. В 2009 году и на прошлую наивность, и на будущее смотрю с испугом, и сердце мое обливается кровью. Видимо, тогда головы наши были не тем заняты. Как отвечали на Нюрнбергском процессе деятели Третьего рейха — выполняли боевые задачи, приказы вышестоящих начальников».

Любовь
По ходу книги несколько раз читаем, как автор влюблялся то в одну, от в другую девушку:

«Мой голос знали все телефонистки армии, и я полушутя-полусерьезно объяснялся им в любви».

Попадаются случаи на тему:

«Каждую ночь мне, с требованием прислать Веру, Машу, Иру, Лену, звонят незнакомые мне генералы из насквозь развращенного штаба армии. Я наотрез отказываю им, отказываю начальнику штаба армии, командующему артиллерией и командирам корпусов и дивизий.

Я приказываю Маше подняться, снимаю свою шинель, расстилаю её, ложусь и предлагаю Маше лечь на мою шинель рядом и накрыться её шинелью, но лежать спокойно, не разговаривать, закрыть глаза и спать, а она неожиданно прижимается ко мне и стремительно расстегивает ворот моей гимнастерки, и губы настежь, и умоляющие глаза. Меня начинает трясти, но не люблю же я её, в Любавичах с первого взгляда я влюбился в телефонистку из соседнего подразделения, москвичку, студентку филфака, и она в меня влюбилась с первого взгляда».

Или вот ещё:

«Наверху пустые нары, сосновые бревнышки, покрытые слоем еловых веток, расстилаю плащ-палатку, хочу забраться, а на нижних нарах подо мной Ирка, гимнастерку и юбку сбросила, и трусики, и чулки снимает.
— Лейтенант, — говорит, — на бревнах не заснешь, иди, б…, ко мне спать!».

Лейтенант Рабичев сперва всё не шёл:

«Прошло шестьдесят пять лет.

Мне бесконечно жалко, что не переспал я ни с Ириной, ни с Анной, ни с Надей, ни с Полиной, ни с Верой Петерсон, ни с Машей Захаровой».

А потом всё-таки да:

«— Пошли, лейтенант, — говорит мне Надя Петрова и кладет мне на плечи руки. <...>
Снимаем с кровати двух мертвых женщин, стремительно раздеваемся».

Солдатский быт
Сначала автор восемнадцатилетним парнем попадает в «учёбку», где ему приходится нелегко на занятиях по строевой подготовке. В итоге заканчивает обучение с отличием.

«Разные характеры. Одни лежат на животе, зарываются головой в песок, в траву, в грязь и дрожат. Другие, их меньше, лежат на спине и смотрят на небо. Мне хочется отвернуться, но нельзя, лежу на спине и смотрю на небо».

Жесть
Некоторые описанные события шокируют и поражают:

«Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком — старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.

Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.

Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.

Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс».

Ниже — лютая жесть, поэтому пропустите следующую цитату, если знаете про себя, что слабонервны:

«Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки-немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство.

Увидели меня, подбежали и, перебивая друг друга, на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слышу слова „мутер“, „фатер“, „брудер“.

Мне становится понятно, что в обстановке панического бегства они где-то потеряли свою семью.
Мне ужасно жалко их, я понимаю, что им надо из нашего штабного двора бежать куда глаза глядят и быстрее, и я говорю им:
— Муттер, фатер, брудер — нихт! — и показываю пальцем на вторые дальние ворота — туда, мол. И подталкиваю их.

Тут они понимают меня, стремительно уходят, исчезают из поля зрения, и я с облегчением вздыхаю — хоть двух девочек спас, и направляюсь на второй этаж к своим телефонам, внимательно слежу за передвижением частей, но не проходит и двадцати минут, как до меня со двора доносятся какие-то крики, вопли, смех, мат.

Бросаюсь к окну.

На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив — вся штабармейская обслуга — шофера, ординарцы, писари, посыльные.
— Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… — командует майор А. — Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!<...>

Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.

Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки».

Если не считать описываемых ужасов, книга довольно легко читается. Она разбавлена стихами и фронтовыми письмами автора, вместе с отвлечёнными от войны сюжетами.

Книга расширяет сознание, что полезно. После неё смотришь на войну по-новому.

Советую читать интересующимся историей, второй мировой войной и мемуарами. Всем, кто предпочтёт горькую правду сладкой лжи.

Советовал раньше
«Воспоминания о войне» Николая Никулина
«Крутой маршрут» Евгении Гинзбург
«Автобиография» Бенджамина Франклина
Сериал «Наши матери, наши отцы»

В автобиографической книге Николая Никулина собраны правдивые воспоминания об ужасах Великой Отечественной войны.

«Война — самое грязное и отвратительное явление человеческой деятельности, поднимающее все низменное из глубины нашего подсознания. На войне за убийство человека мы получаем награду, а не наказание.»

Это не только книга о жизни на фронте, но и взгляд на 1941...1945 годы с той точки зрения, с которой многие не знакомы.

«Воевали глупо, расточительно, бездарно, непрофессионально. Позволяли немцам убивать и убивать себя без конца. <...> И опять, когда посмотришь на бывшие линии немецкой обороны, на их опорные пункты на холмах, возникает мысль о глупой, бездарной организации наших атак. В лоб на пулеметы! <...>

Конечно, война — это состязание, в котором участники соревнуются, кто кого скорей перебьет. В конце концов, мы перебили немцев, но своих, при этом, увы, умудрились перебить в несколько раз больше. Такова наша великая победа!»

Автор провёл долгие годы на местах боевых действий и, будучи неоднократно раненным, всё же сумел выбраться из той мясорубки живым. «Воспоминания о войне» — книга о страшных событиях, в которой рассказ об угнетающей атмосфере тех времён разбавляется время от времени забавными историями с юмором.

Никулин справедливо негодует по поводу скрытой военной документации и дурацких памятников:

«Объявили взятую с потолка цифру 20 миллионов, а архивы, списки, планы захоронений и вся документация — строгая тайна.

„Никто не забыт, ничто не забыто!“ — эта трескучая фраза выглядит издевательством. <...>

А официальные памятники и мемориалы созданы совсем не для памяти погибших, а для увековечивания наших лозунгов: „Мы самые лучшие!“, „Мы непобедимы!“, „Да здравствует коммунизм!“.»

Я мог бы цитировать эту книгу большими кусками, достойными, по моему мнению, вашего внимания. Но, убеждён, вам будет лучше, если вы прочтёте книгу самостоятельно.


Другие автобиографии
• Бенджамин Франклин
• Марк Твен

«Автобиография» Марка Твена — небольшая статья на несколько страниц, в которой автор сначала долго, со своеобразным юмором и колкими фразами, отзывается о своих далёких и недавних предках, а потом резко переходит на собственную персону и подводит черту под всем этим.

Так-себе статейка получилась, Марк.

Лучше читать «Автобиографию» Бенджамина Франклина.

Дочитал «Автобиографию» Бенджамина Франклина, добродетелями из которой делился с вами недавно.

Франклин от первого лица рассказывает как он в юношестве перебрался без спросу родителей в Филадельфию и, не имея с собой практически ничего, кроме ясного ума и начитанности, добивался своего высокого положения в обществе.

«Человеческое счастье создаётся не столько большими удачами, которые случаются редко, сколько небольшими каждодневными улучшениями.»

С интересом узнавал детали его жизни. Оказалось, старик Бенджамин, помимо прочего, был дизайнером, хорошо знал печатное дело и даже заправлял картриджи собственной типографией.

Автор приводит в тексте своего труда несколько примеров того, что в современном мире назвали бы «лайвхаками». Так он, например, пишет, что в какой-то момент отказался от идеи выносить на общественное обсуждение предложения под своим именем и стал предлагать некоторые свои новшества под соусом «один из моих влиятельных людей утверждает, что нам лучше будет, если мы сделаем так-то».

«Тот, кто однажды сделал вам добро, охотнее снова поможет вам, чем тот, кому вы сами помогли.»

Хорошая, в общем, книга. Жаль только, что автор не успел закончить своё жизнеописание и рассказать читателю о второй половине своей биографии.

«Крутой маршрут» Евгении Гинзбург — самая сильная книга, прочитанная мной в 2013 году, и одна из лучших, что я вообще читал.

Это история трагедии Евгении Гинзбург, рассказанная от первого лица. В 1937 году ей несправедливо присуждают 10 лет лишения свободы и отправляют в ссылку на Колыму, отлучив от детей.

Это книга о невероятном мужестве и величайшей силе духа. Читая её, с одной стороны, хочется, чтобы «Крутой маршрут» поскорей закончился, хочется знать, что весь путь, описанный автором, уже позади и с рассказчицей всё в порядке. С другой стороны, хочется, чтобы книга не заканчивалась — настолько хорошо она написана.

Горячо рекомендую.