Жора Крыжовников при поддержке министерства культуры России снял замечательную короткометражку на новогоднюю тему:

Есть на Ютубе чувак, который делает жёсткие розыгрыши. Особенно меня поразил этот:

Леонид Рабичев — дизайнер, поэт и связист, прошедший через «Великую отечественную». В 2008 году издал книгу мемуаров «Война всё спишет. Воспоминания офицера-связиста 31-й армии». В ней автор рассказывает о своей довоенной жизни и фронтовых годах.

«Принесут ли мои воспоминания кому-то вред или пользу? Что это за двусмысленная вещь — мемуары!»

В книге ярко раскрывается несколько тем, из которых особенно запоминаются рассказы о солдатском быте, любви и жести, которую, вроде как, должна списать война.

«В 1943 году помыслы мои были чисты и дорога в будущее светла. В 2009 году и на прошлую наивность, и на будущее смотрю с испугом, и сердце мое обливается кровью. Видимо, тогда головы наши были не тем заняты. Как отвечали на Нюрнбергском процессе деятели Третьего рейха — выполняли боевые задачи, приказы вышестоящих начальников».

Любовь
По ходу книги несколько раз читаем, как автор влюблялся то в одну, от в другую девушку:

«Мой голос знали все телефонистки армии, и я полушутя-полусерьезно объяснялся им в любви».

Попадаются случаи на тему:

«Каждую ночь мне, с требованием прислать Веру, Машу, Иру, Лену, звонят незнакомые мне генералы из насквозь развращенного штаба армии. Я наотрез отказываю им, отказываю начальнику штаба армии, командующему артиллерией и командирам корпусов и дивизий.

Я приказываю Маше подняться, снимаю свою шинель, расстилаю её, ложусь и предлагаю Маше лечь на мою шинель рядом и накрыться её шинелью, но лежать спокойно, не разговаривать, закрыть глаза и спать, а она неожиданно прижимается ко мне и стремительно расстегивает ворот моей гимнастерки, и губы настежь, и умоляющие глаза. Меня начинает трясти, но не люблю же я её, в Любавичах с первого взгляда я влюбился в телефонистку из соседнего подразделения, москвичку, студентку филфака, и она в меня влюбилась с первого взгляда».

Или вот ещё:

«Наверху пустые нары, сосновые бревнышки, покрытые слоем еловых веток, расстилаю плащ-палатку, хочу забраться, а на нижних нарах подо мной Ирка, гимнастерку и юбку сбросила, и трусики, и чулки снимает.
— Лейтенант, — говорит, — на бревнах не заснешь, иди, б…, ко мне спать!».

Лейтенант Рабичев сперва всё не шёл:

«Прошло шестьдесят пять лет.

Мне бесконечно жалко, что не переспал я ни с Ириной, ни с Анной, ни с Надей, ни с Полиной, ни с Верой Петерсон, ни с Машей Захаровой».

А потом всё-таки да:

«— Пошли, лейтенант, — говорит мне Надя Петрова и кладет мне на плечи руки. <...>
Снимаем с кровати двух мертвых женщин, стремительно раздеваемся».

Солдатский быт
Сначала автор восемнадцатилетним парнем попадает в «учёбку», где ему приходится нелегко на занятиях по строевой подготовке. В итоге заканчивает обучение с отличием.

«Разные характеры. Одни лежат на животе, зарываются головой в песок, в траву, в грязь и дрожат. Другие, их меньше, лежат на спине и смотрят на небо. Мне хочется отвернуться, но нельзя, лежу на спине и смотрю на небо».

Жесть
Некоторые описанные события шокируют и поражают:

«Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком — старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.

Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.

Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.

Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс».

Ниже — лютая жесть, поэтому пропустите следующую цитату, если знаете про себя, что слабонервны:

«Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки-немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство.

Увидели меня, подбежали и, перебивая друг друга, на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слышу слова „мутер“, „фатер“, „брудер“.

Мне становится понятно, что в обстановке панического бегства они где-то потеряли свою семью.
Мне ужасно жалко их, я понимаю, что им надо из нашего штабного двора бежать куда глаза глядят и быстрее, и я говорю им:
— Муттер, фатер, брудер — нихт! — и показываю пальцем на вторые дальние ворота — туда, мол. И подталкиваю их.

Тут они понимают меня, стремительно уходят, исчезают из поля зрения, и я с облегчением вздыхаю — хоть двух девочек спас, и направляюсь на второй этаж к своим телефонам, внимательно слежу за передвижением частей, но не проходит и двадцати минут, как до меня со двора доносятся какие-то крики, вопли, смех, мат.

Бросаюсь к окну.

На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив — вся штабармейская обслуга — шофера, ординарцы, писари, посыльные.
— Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… — командует майор А. — Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!<...>

Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.

Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки».

Если не считать описываемых ужасов, книга довольно легко читается. Она разбавлена стихами и фронтовыми письмами автора, вместе с отвлечёнными от войны сюжетами.

Книга расширяет сознание, что полезно. После неё смотришь на войну по-новому.

Советую читать интересующимся историей, второй мировой войной и мемуарами. Всем, кто предпочтёт горькую правду сладкой лжи.

Советовал раньше
«Воспоминания о войне» Николая Никулина
«Крутой маршрут» Евгении Гинзбург
«Автобиография» Бенджамина Франклина
Сериал «Наши матери, наши отцы»